У Сергея Разгоняева было все – деньги, личный водитель. Но практически все заработанное тратил на хобби – стрельбу, прыжки с парашютом, походы в горы и т. д. Теперь он этим живет, а за годы военной службы сумел пройти путь от штурмовика и снайпера до заместителя командира добровольческого отряда «Тигр». При этом внешне он меньше всего похож на стрелка, способного часами, а то и сутками выжидать и наблюдать. Выдают его только цепкие и внимательные глаза.
В честь 23 февраля Сергей Разгоняев рассуждает о перипетиях своей военной службы специально для KONKURENT.RU.
– Глядя на ваш «послужной список», не скажешь, что вы построили карьеру осмотрительно и планомерно. Этому есть определенные причины?
– Если говорить о гражданских делах, то наверное. Что касается военной службы, к этому я стремился с детства. Еще больше в своем стремлении укрепился, когда волею случая познакомился с сотрудниками СОБР в спортивном зале. Тогда мы, еще совсем юные боксеры, услышали историю, как СОБР освободил заложника – 15-летнюю девочку, за которую требовали выкуп. Прониклись к милиционерам, поняв, какую они выполняют настоящую мужскую работу.
Так что всю свою сознательную жизнь пытался попасть в те или иные подразделения, в том числе силовые. Не получалось. А когда в 2014 г. все только начиналось на Донбассе, меня это тронуло. Как? Один мой товарищ – бизнесмен, довольно состоятельный человек. Его отца похоронили в Луганске. Там осталась мать – поехал он ее забирать, а она отказывается уезжать. И товарищ мне говорит: «Ты знаешь, я тоже останусь в Луганске». Почему? Присылает фото. На них все как в 1941 г.: копченые лица людей, маленькие дети в подвалах сидят перепуганные.
– Так вы решили пойти в ЧВК «Вагнер»?
– Не сразу, изначально мы с товарищами поехали просто добровольцами на Донбасс. По состоянию души.
– Что вы почувствовали, когда впервые попали в зону боевых действий?
– Было страшно. Одно дело, когда в книжках про это читаешь или кино смотришь. Совсем другое – прочувствовать все на себе. Не зря говорят, что у прошедших войну посттравматический синдром. Он есть, причем очень сильный.
– И с каждой командировкой не становится меньше страха?
– Только больше и больше. Я ведь знаю, на что иду и что может быть.
В один из таких моментов решил, что надо просто найти страх, который будет больше, чем страх умереть. И нашел: страх, если кто-то придет к моему отцу и скажет, что он воспитал труса, что я кого-то подвел и из-за этого погибли ребята.
– Говорят, «вагнеровцы» – это братство. Действительно так?
– И да, и нет. Это люди, сплоченные одним интересом. Очень многие всю жизнь прожили в военном гарнизоне. Изначально сделали для себя выбор, что пойдут учиться и служить Родине. Стали лейтенантом, старшим лейтенантом, капитаном, майором. А потом раз – и их сокращают. Сидят в деревне и спиваются. Или работают за три копейки. «Вагнер» дал им новую жизнь. Хотя изначально даже не было такого понятия, как частная военная компания.
Братство? В чем-то да. В чем-то, наверное, нет, потому что многих ребят я знать не знаю. Подразделения разные, ты не со всеми пересекаешься. Нам было запрещено называть свои фамилию, имя, отчество. Максимум, что я мог назвать, – личный номер, имя, свой позывной и примерно откуда приехал.
– Не секрет, что в ЧВК «Вагнер» было очень много заключенных…
– Это пошло уже, скажем так, с начала СВО. Как сказал Евгений Викторович Пригожин: лучше заключенные, чем ваши дети. Если кто-то не согласен, почему тогда его дети не там? Надеюсь, что этой короткой фразой дал вам ответ.
– Помните 24 июня 2023 г. (захват ЧВК «Вагнер» Ростова-на-Дону. – Прим. ред.)? Что вы делали в тот момент и что почувствовали?
– Меня тогда уже не было в компании… Что могу сказать, не поддержали многие. Мы ведь, помимо присяги РФ, присягали на верность компании и лично Владимиру Владимировичу Путину как Президенту РФ: никогда не идти против страны и главы государства. Понимаете? Более того, вас должен был кто-то привести, рекомендовать, поручиться за вас и зарплатой, и званием, и должностью, и медалями – всем.
Да, после 2017 г. в ЧВК людей начали набирать буквально по объявлениям в Интернете. Соответственно, личный состав стал меняться. Опытные бойцы начали уходить в другие подразделения, но все они, уверяю вас, гордятся службой в «Вагнере». Поэтому 24 июня для большинства было просто шоком.
– Почему вы выбрали службу в качестве добровольца отряда «Тигр», а не заключили стандартный контракт с Минобороны?
– В добровольцах у меня была возможность передать свои знания ребятам, которые пошли туда по личной инициативе, по зову сердца. Я надеялся, что кого-то верну домой, все-таки на тот момент у меня было девять командировок за плечами. И поверьте, очень жестких.
– Сейчас огромное число россиян заключают контракты на добровольной основе. Что бы вы им посоветовали, когда они попадут в зону спецоперации?
– Еще до убытия стоит пообщаться с людьми, которые уже были в зоне боевых действий. Даже на предмет того, какую обувь с собой взять. Все-таки там другие погодные условия, другой образ жизни. Может быть, стоит пройти какие-то медицинские курсы. Заключив контракт, наверное, нужно постараться попасть в определенное подразделение под конкретного командира, которого вам посоветовали.
– А так можно?
– Можно, если получите специальный документ от командира воинской части. В нем он ходатайствует о принятии гражданина на военную службу.
– Вы говорите, что нужно многое покупать самому. Разве это не задача Минобороны – снабжать бойцов?
– Минобороны снабжает вас по стандартам. Термобелье, которое вам выдадут, неплохое, но есть лучше. И если бы мне сказали – ничего нельзя с собой брать, кроме одного, я, конечно, взял бы обувь. Потому что сухие ноги – это комфортно, это все-таки говорит о том, что я в состоянии выполнять боевую задачу, а не думаю, как мне согреться.
– Как считаете, какие приобретенные в спортивной карьере навыки помогают вам в военной службе?
– Вообще к спортсменам, которые приходят туда, другое отношение, даже если они бывшие. Объясню почему.
Первое – выносливость. Если даже будут отказывать ноги, спортсмен все равно будет идти вперед. Потому что привык, воспитал в себе черту характера.
Второе – дисциплина: человек по отношению к себе даже более строг, чем его командиры. Следующее: он привык своего добиваться, превозмогать трудности. На службе это очень сильно отражается.
А самое главное, что ведь и часть патриотизма связана со спортом. Когда ребята тренируются единым коллективом, болеют друг за друга на соревнованиях – они одна команда, понимаете? Спортзал дает чувство коллектива.
– Вы уже немного затронули тему посттравматизма. Когда приезжаете сюда, назовем это отпуском, чувствуете себя частью той жизни, какая была до военной службы? Нет ли ощущения, что вы здесь лишний? Ведь не зря говорят, что взгляды и ценности бойцов изменились. Некоторые и вовсе открыто говорят: «Вы здесь живете и отдыхаете, а мы там воюем. Это два абсолютно разных мира».
– Конечно, это есть у всех. Кто скажет, что нет, скорее всего, обманывает. Мы просто стараемся по максимуму быстро перестроиться на мирную жизнь, понимая, что все-таки здесь люди живут – они не виноваты, что ты приехал такой. Это тоже вопрос стрессоустойчивости, психологии человека, его подготовки, воспитания. Когда возвращаемся, у каждого возникает состояние, что ты здесь не нужен.
– Противопоставление военных и гражданских внутри общества – это, наверное, ненормально?
– Нет, конечно. Я всегда говорил, что если ты надел форму, то ни в коем случае ее позорить не должен. Особенно в алкогольном опьянении.
К сожалению, военных воспринимают не как в советское время – защитниками. Сейчас все наоборот, потому что люди в форме себя показывают не с лучшей стороны. Унижая себя, они унижают еще и других – тех, кто выполняет задачу ценой собственной жизни.
Кроме того, и это не секрет, не все поддерживают спецоперацию. Есть молодежь, которая против. И считаю, это самое большое упущение. Молодежь мы упустили, надо ее воспитывать.
– А как?
– Спорт здесь играет большую роль. Уроки мужества в школе тоже нужны. Помню, как я гордился своей соседкой по подъезду. С виду обычная женщина, а пришла на 9 Мая – ордена чуть ли не до пят. Выяснилось, что в 17 лет она пошла на фронт снайпером, и про нее даже фильм сняли. Я потом гордился, что она живет рядом.
И это важно. Недавно сидел в кафе в форме и снова подумал, что иногда не хочу ее надевать. Рядом была молодежь, которая говорила: «Вот бы нас Японии отдали, мы бы сейчас хоть в нормальных кроссовках ходили и так далее». Как так?! Ведь я самое дорогое отдаю, чтобы здесь не было горя, а они такое говорят. Обидно вдвойне, что это молодое поколение, у которого фактически полностью утрачено чувство патриотизма.
– Сейчас много говорят о реабилитации участников специальной военной операции. На ваш взгляд, как у нас с этим вообще обстоят дела в целом в России и в Приморье в частности?
– Давайте сначала о Приморье. На сегодняшний день в зоне специальной военной операции находится не только добровольческий отряд, но и 155-я бригада морской пехоты, 83-я бригада и пятая армия. Все они по снабжению на голову выше, чем любое другое подразделение. Благодаря неравнодушным людям, в том числе предпринимателям. А самое главное – ни один губернатор не делает столько, сколько делает Олег Кожемяко. Это не громкие слова – мы просто смотрим, что есть у нас и что есть у других. А они на нас глядят и видят наше хорошее оснащение.
По поводу реабилитации. Знаю ребят, которые после травмы проходят лечение в Приморье, да и сам я лечился – восемь контузий, шесть ранений: медицина у нас на высоком уровне. Нужно ли что-то добавить? Думаю, да. В частности, мы все-таки упускаем психологическую составляющую.
– А как с этим обстояли дела в ЧВК?
– Там всех оформляли в самые дорогостоящие клиники. Я знал, что если лишусь ноги или руки, то получу хороший протез. Куплю я его на свои средства? Никогда в жизни. Скажу больше: привозили на передовую профессоров за огромнейшие деньги, чтобы они там оперировали. Была задача – как можно быстрее возвращать в строй бойцов или в мирную жизнь – ее и выполняли.
– Насколько правильно прошедших спецоперацию людей ставить на высокие посты во власти? Являются ли они новой элитой? Вы себя к ним причисляете?
– Ну, по поводу элиты уже объяснил: пока гордости не испытываю. И, наверное, не буду никогда испытывать внутри. Единственное, чего я хочу, это чтобы мной гордились мои дети и родители. Все. Ни от кого не прошу, чтобы кто-то там меня восхвалял – ни в коем случае. То, что дали возможность пройти по президентской программе, – это хорошо и, наверное, нужно. Я всегда говорю: когда человек живет там, где его дети учатся, лечатся, он будет думать, какие школы и больницы, дороги для них построить.
– После стольких лет службы ваши взгляды на патриотизм изменились?
– Патриотизма только еще больше стало. Искренне считаю, что Россия – это моя страна. Я ей принадлежу. И да, я на нее не работаю, я ей служу.
– Вы снайпер…
– В прошлом.
– А говорят, бывших снайперов не бывает.
– Сейчас для меня это больше спорт и работа, в виде обучения личного состава отряда «Тигр».
– Как вообще выглядит работа снайпера? У многих обывателей возникает киношный образ героя-одиночки, почерпнутый из боевиков.
– Ничего общего. В российской армии вообще снайпер в первую очередь разведчик. Любого снайпера спросите – он стреляет иногда. А в основном наблюдает, выявляет, корректирует. Это люди с другой психологией, другой подготовкой, которые постоянно учатся. И основная их задача – наблюдать, быть той самой веточкой в поле, которую никто не должен заметить. Ну и для того, чтобы стрелять и попадать, надо постоянно тренироваться. Подготовить хорошего снайпера – это лет шесть-восемь надо.
– То есть конкретных целей командование никогда не ставило вам?
– Почему же, ставили. Но это не совсем открытая информация.
– Легендарный снайпер Великой Отечественной войны, советская «леди Смерть» Людмила Павлюченко говорила в ответ на вопрос «Понимаете ли вы, что вы убили 309 человек»: «Не человек, а нацистов». Аналогичные ощущения и у вас?
– Совершенно верно. Даже на обучении ничем не отличаются стрельба в бумагу и стрельба по биоцели, если человек – неприятель. Ничем. Это просто выполнение боевой задачи. Всего лишь. Если вы этого не сделаете, он убьет другого, такого же вашего товарища. При этом я не знаю ни одного снайпера, который ради развлечения мог бы выстрелить в собачку или котика. Больше скажу – они будут защищать животных. Потому что это люди, которые жизнь ценят больше, чем кто-либо.
– Создание снайперского центра в Надеждинском районе – нам не хватает снайперов?
– Вообще такие центры нужно было создавать еще очень и очень давно. Но, к сожалению, понадобился волшебный пендель. Сделать стрелка из человека, который вчера только сидел за компьютером и не держал в руках оружия, невозможно. Максимум – можно научить его справляться с автоматом, но и на это потребуется время.
Между тем в годы Великой Отечественной войны восемь снайперов остановили целый батальон. То есть снайперская работа может сохранить много жизней, остановить контрнаступление, устранить какие-то важные цели.
Специалисты нужны, а кто не будет готовить свою армию, будет платить чужой армии. И не только снайперская школа нам необходима, не обойтись уже и без школы экстренной медицины. Не обязательно развивать все это, готовясь к войне. Можно сделать это в качестве спортивного движения. А спортсмены потом встанут в ряды армии.
– Другими словами, страна должна всегда быть сильной в военном плане?
– Не говорил бы – сильная. Больше надо говорить о стране, которая не хочет потерять свои территории. Мы лакомый кусок. Посмотрите на карту и на численность людей. Другие страны, имея территорию намного меньше, как вы думаете, не интересуются нашими ресурсами? Мы настолько вкусный кусок, что всегда будем красной тряпкой.
– То, какое число людей добровольно заключает контракты на СВО, говорит, что Россия сильна как нация.
– Мы сильные по своей натуре, соглашусь. Притом что мы – многонациональное государство. Но сегодня в окопе говорят, что мы все русские. Каждый, независимо от вероисповедания, называет друг друга братом.
Вот, 2 февраля на боевом задании погиб командир добровольческого отряда «Тигр» Сергей Ефремов. Мужик с большой буквы. Дорогого стоит – он ведь создал этот отряд, более того, обычное пехотное неподготовленное подразделение превратилось при нем в лучший добровольческий отряд, это отмечает и Минобороны.
Когда враг пришел на территорию РФ, Ефремов посчитал своим долгом поехать в Курск, несмотря на свою должность вице-губернатора, и вновь возглавить «Тигр». Что говорит, каким он был – настоящим офицером советской школы. Многое о нем может сказать и другая ситуация: наша артиллерия поразила группу неприятеля, прибежала эвакуационная группа ВСУ. Докладывали, что снайперы и артиллеристы могут доработать ситуацию. Что сделал Ефремов? Запретил, дал возможность вынести раненых.
– В жизни каждого подразделения есть множество историй, которые бойцы любят друг другу рассказывать. У вас есть такая история?
– Плохие не особо рассказываю. А хорошей – могу поделиться. Когда это произошло, я находился еще в должности снайпера. Соседнее подразделение союзников попало в окружение, и с напарником вызвался помочь. Но так получилось, что сами оказались в окружении. Сражались в течение четырех суток, и только благодаря совместной с соседним подразделением работе смогли пробить брешь, чтобы вынести раненых, подвозить боеприпасы и т. д.
Я тогда заболел пневмонией, нижние конечности были просто обморожены. Простатит был такой, что мне ставили уколы, лишь бы не орал ночами. Но задача поставлена, надо было выполнять.
Позже, когда уже летел за пополнением, встретился в самолете с одним раненым парнем. И вот он рассказывает историю: «Представляете, говорит, в окружении неделю сидели, а пришли ребята с соседней лесополки (военный сленг. – Прим. ред.) и сделали так, что нас, раненых, смогли оттуда вытащить».
Я говорю: «Брат, повезло тебе. Хорошие, наверно, ребята». А когда он еще сказал, что у него пятеро детей, понял, что все точно было не зря. Хорошая история? Для меня – да. Правда, не сильно ее вспоминаю. Вы, наверное, первый человек не военный, которому я это рассказал.
